А.Л.Яворский. Столбы. Поэма
Часть 32. Подвершинный
Под самой вершиной хребта, нелюдима
Почти незаметный на фоне лесном,
Во мхах утопающий, елью теснимый
Запал камешок, точно гном.
И кто его знает, – как здесь оказался,
Какими судьбами, зачем и когда
Отстал от других и навеки остался
Затерянный в дебрях тайги без следа?
Так там и лежит под могучей вершиной
Гиганта хребта, что встречает восход.
И дали названье ему – Подвершинный
За то, что под самой вершиной живет.
И тропок к нему никогда не торили –
Зачем они здесь, где затерян гранит,
Где все в молчаливо-мечтательном стиле,
Где камень от века лежит.
А мне вот таежные эти потаи
Особенно милы и в них все равно
Люблю я искать, по бестропью вздыхая,
Красот золотое руно.
На кресле спокойном, в камнях Верхопуза,
В полуденный зной я сидел и мечтал,
И бедной моей сладко дремлющей музе
О чем-то лениво шептал.
И грело так солнце в тиши полуденной,
Что камень, за ночь охлажденный, сомлел,
И я на нем тихий, совсем разморенный,
Как камень недвижно сидел.
И сонно блуждая в безбрежьи таежном
Я глазом поймал на хребте камешок –
Под самой вершиной в тайге бездорожной
Он там, притаившись, залег.
И вдруг захотелось мне страстно и жгуче
Найти к нему ход, побывать,
Там тени прохлада, там дебри дремучи,
В такой зной оно и подстать.
И мигом накинув рубаху на плечи
И спрыгнув с десятка вершинных камней,
Вприпрыжку пустился в ручей быстротечный
Туда, где всего на земле холодней.
В ручье я обмыл свое потное тело,
Гусиная кожа пошла по рукам,
И двинулся в путь по тайге, то и дело
Шагая в подъем по колодам и пням.
Угрюмая вышла тайга этим склоном,
Как пики высокие ели стоят,
Осины развесили пышные кроны,
В безветрии листья чуть видно дрожат.
И пихты простерли к земле свои лапы,
Прикрывши ковры изумрудные мхов,
На белых березах упырные капы,
Надувшись, сидят на изгибах стволов.
Так густо растет молодняк оголтелый,
С трудом пробираться пришлось сквозь него,
Но все же пробрался, исцарапав все тело,
Стою, не пойму ничего.
Как раз предо мною – береза большая,
Три четверти метра диаметр ствола,
Кора в лафтаках серебром отливает,
А крона высоко, высоко ушла.
Не ведал отроду такой я березы,
Стою и смотрю, не пойму ну никак –
Зачем в серебре ее ствол, и морозы
Зачем посдирали всю кожу в лафтак?
Немного повыше прошел, оглянулся,
И стало мне ясно, какой я осел!
Ведь это ж рябина. Я снова проснулся
И долго глядел на ее дивный ствол.
Должно быть столетнее дерево это.
И снова я тихо побрел на хребет,
Меж темных елей в теневом полусвете
Заметил норы мхом заваленный вход.
Чья это? – силился я догадаться.
Наверное хищник какой небольшой –
Хорек, горностай, или все может статься –
Сам соболь. Но нет, не такой он простой.
Жить близко столбовского вечного шума,
Вдали от шадацких седых россыпей
Пожалуй, не должно. Коварный, угрюмый
Он где-нибудь там, среди диких камней.
И снова пошел я, ища Предвершинный,
И, глядя на землю, случайно набрел
На ком перьев рябчика, рядом же длинный,
Весь рыжий совсем волосок я нашел.
Так вот кто владелец норы затаенной,
Брат соболя, хищный как он – колонок,
Здесь в этой глуши, средь елей похоронных,
Он нору наладил с целом на восток.
Мышей сколько хочешь, и рябчик не лишний,
А то и глухарь невзначай попадет,
Тайга всех прокормит, кто только поищет –
Без горя себе проживет.
И снова я в путь. Где-то близко вершина,
А камня все нет, а чаща – не пройти.
Слевил или справил? Разве скажет осина,
Иль ель, что как щетка растет на пути?
А ну-ка послушаю. Камень отдастся,
Ведь должен быть где-то поблизости он,
Должна же при окрике грубая масса
Дать эхо – камней камертон.
И гаммой певучей, столбовскою гаммой,
Я камень невидимый громко позвал,
Чуть вправо, повыше, из чащи лукавой,
Как эхо ответ, слышно чуть, прозвучал.
Вот я и дошел до намеченной цели,
Вот он, Предвершинный, тихой камешок.
Кругом все осины, да тонкие ели,
Приятный в камнях холодок.
Глушь, тишь, полумрак, затаенность,
Какой-то особый земли уголок.
Что ж, надо залезти. Врожденная склонность
Залезть, посидеть, помечтать на восток.
А камни какие! Во мхах изумрудных
Их здесь не топтали еще под ногой,
И роспись лишаев в камнях непробудных
Чарует узорной и яркой каймой.
В расселинах кедра пушистые кроны,
Ветрами прижатые к камню стоят,
И иглы их длинные рыжего тона,
Усыпавши землю годами лежат.
А ниже, в подножьи тайга словно море,
Застывшее в волнах идет по хребтам.
На север, восток, на хребтовом просторе
Маячат Столбы тут и там.
А сзади вершинка хребта нелюдима,
За ним в синеве, в облаках
Там дали уходят и тают незримо
В далеких заманских горах.
О чем я там думал – не помню подробно,
И сколько сидел созерцал,
Но только во мху, умостившись удобно
Немалое время проспал.
Когда же проснулся – уж скрылось светило,
Горели лишь звезды в немой тишине.
Тайга в себе жуткую темень таила,
Сырой холодок пробежал по спине.
Но мне не хотелось расстаться с вершиной,
Обнявшись руками я долго сидел
И в край, восхищенный ночною картиной,
Пытливо в тьму ночи глядел.
А там, на земле – абсолютно спокойно,
Ни птица не крикнет, не пискнет комар,
Ансамбль тишины описанья достойный.
И вспомнил я полдень, - какой же был жар!
Какая погода! Прекрасное лето,
Которые сутки хоть бы ветерок.
В народе примета сложилась про это –
“Коль жаркое лето – к зиме холодок”.
И вспомнил я зиму и лыжные гонки
По этим волшебным лесистым хребтам,
Веселые каты, сугробы, воронки,
Что вырыли, падая, мы тут и там.
Избушку, готовую лыжника встретить,
И печку - теплом обогреть, обласкать,
И нары - с дороги покоем приветить,
И песни, что пели, и всю благодать,
Что дали нам в жизни Столбовские горы,
Что камень в скрижалях своих начертал,
И эти хребты, и приволья просторы,
Что нам ручеек подсказал.
И я вниз, наощупь, спустился с каменьев,
Не веря ногам, на руках,
На то мне и школа, на то и ученье
На этих чудесных камнях.
Каких нет камней над Столбовской землею
И сколько их здесь на хребтах тех стоит,
Куда не заброшен был щедрой рукою
Холодный тяжелый гранит.
Пойди-ка оббегай их все, попытайся,
Попробуй-ка их, потрудись, посчитай,
Не знаю, удастся ль, но как ни старайся
Останется где-нибудь камень – потай.
И я по хребтам колесил в дни былые,
Искал потаенных немых камешков,
Залазил в такие трущобы глухие,
Без всяких тропинки следов.
Пойдет ли другой? Что он будет там делать?
Ему ни к чему нелюдимый Потай,
Зачем ему ход тот тяжелый и смелый,
Ему это вовсе не рай.
А мне это лучшее было на свете,
Когда после поисков долгих в тайге
Я вдруг находил тот, что был на примете
Там, место лишь где кабарге.
Убежищ искал? Нет! Всегда их хватало,
В камнях обжитых много нар, очагов,
Нет! Так, любопытство меня подстрекало
Все видеть и знать у Столбов.
И этим мое прожитое богато,
Пусть скажут: “Глупец, сам не знал, что искал
В тайге бездорожной по камням горбатым,
Лишь время он зря убивал”.
А я не жалею часы, дни и годы
Что там, на Столбах проводил,
Когда я в свои дерзновенные ходы
Удачно Потай находил.
Я счастлив был так, ровно золото встретил,
Как будто нашел изумруд иль алмаз,
И сколько же этих всеищущих петель
В хребтах оставлял каждый раз.
Пусть каждый живет, как ему интересно,
Пусть ищет он то, что его веселит,
Я ж счастлив, что в жизни я встретил чудесный
Холодный красавец, столбовский гранит.
19.10.45
Оригинальный рукописный текст: стр.1,
стр.2
 
А.Л.Яворский. Столбы. Поэма. / Часть 32. Подвершинный
Автор: Яворский Александр Леопольдович
Владелец: Павлов Андрей Сергеевич
Предоставлено: Павлов Андрей Сергеевич
Собрание: А.Л.Яворский. Столбы. Поэма
| |
Скалы
